Одно из наиболее известных произведений писателя Джурахона Маматова «Запах Кензо» восхищает тем, насколько гармонично в коротком рассказе сочетаются, казалось бы, вовсе несовместимые вещи – природа, маршрутка, духи и любовь. Убери один элемент и «Запах Кензо» улетучится, а вместе с ним и вся его чарующая необычность.
Жизнь нашего героя подобна его произведениям, в ней много абсолютно непохожих друг на друга профессий. Однако Джурахон, как мастер гармонии, связал их в одну красивую мелодию – мелодию человеческой судьбы. Наш автор Джамшед Хусаинов рассказал нам историю писателя.
Мечтатель
Наш герой не всегда был писателем. Его первая книга вышла довольно поздно – в 2011 году. Но, несмотря на это, звезда писателя загорелась необычайно ярко. Джурахона Маматова узнают на улицах, его книги расходятся необычно быстро и пользуются популярностью. Наверное, чтобы красиво писать, нужно не менее красиво жить.
Джурахон Маматов родился 11 марта 1960 года в Пяндже. С самого детства испытывал страсть к самолетам, языкам и книгам, и как обычный советский мальчуган свободное время проводил в Доме пионеров и в библиотеке.
Свой первый рассказ он написал еще в 18 лет, будучи курсантом. Он был вдохновлен книгой о жизни А. Пушкина в ссылке в Михайловском.
— В книге так реалистично описывалась сибирская зима, русский быт 18 века, причем все было написано таким красивым русским языком, что я не удержался и решил написать рассказ. Подошел к окну, а окна в нашей казарме были огромные и под ними батарея, сел на подоконник и, греясь, стал смотреть на бушующую метель, березы и тополя, растущие в нашем училище – все были в снегу. Вдохновленный этим зрелищем я стал записывать свое первое произведение в блокнот. Он, к сожалению, во время гражданской войны потерялся.
Когда однокурсники Джурахона взяли почитать его блокнот, они были поражены талантом нашего героя и стали просить его сочинять записки для девушек. Он никогда им не отказывал, и как вспоминает сам писатель, все девушки неизменно отвечали потом взаимностью тем, от имени кого получали письма.
— Вот тогда я, наверное, поверил, что могу стать писателем, чьи произведения будут с интересом читать. Хотя тогда еще не придавал этому значение, потому что служил в авиации, и моим любимым занятием оставались самолеты, — вспоминает Джурахон.
Летчик
Любовь к самолетам Джурахону в раннем детстве привил отставной пограничник, который наряду с авиацией обучил юношу математике, физике и астрономии.
— В городе, где я родился и вырос, прямо за нашим домом находился Дом пионеров. В нем был кружок авиамоделизма, который возглавлял отставной пограничник Александр Константинович Федоров. Мальчишки все свое свободное время проводили у него, что-то строили, запускали, их глаза горели. Видимо поэтому авиация меня буквально поглотила. Я стал вырезать все картинки с самолетами, делать альбомы, знал все типы гражданских лайнеров. Спустя время заинтересовался военной авиацией, перечитал множество книг о наших летчиках времен Великой Отечественной Войны.
К счастью, детские мечты порой сбываются, и будущему писателю покорилась высота. После окончания школы он поступил в Ачинское военное авиационно-техническое училище и прослужил в авиации добрых 11 лет. Его основной профессией на тот момент стало пилотирование истребителей МиГ-23 и СУ-24.
Опять студент
Как и призывал Евгений Мартынов в одной известной песне, Джурахон Маматов в 30 лет начал жизнь с нуля.
Еще будучи на службе в авиации, в 24 года Джурахон взялся за изучение английского языка. Поскольку посещать очные занятия было невозможно, по счастливой случайности он наткнулся в газете на объявление о приеме заявок на известные заочные курсы английского языка в Москве.
— За два года я практически в совершенстве овладел английским языком. Обучение проходило по почте, мне присылали задание, я выполнял, затем отправлял обратно. Для оттачивания произношения мне прислали виниловые пластинки, но я тогда был военным, по 12-14 часов пропадал на аэродроме и слушать пластинки времени совсем не было. Поэтому пришлось досконально выучить транскрипцию английского языка. Когда учил произношение нового слова, смотрел транскрипцию и фонетическую модель, таким образом учился. Лев Толстой тоже никогда не был в Лондоне, а говорил на английском так, что все думали будто он англичанин. А ведь в его время не было технических средств по фонетике, я подумал, раз он смог добиться такого произношения, значит это возможно и мне.
В 30 лет Маматов ушел из авиации, чтобы получить еще одно образование.
— Я решил стать военным переводчиком, но мне не позволили поступить в военный институт иностранных языков из-за технической специальности. Тогда я решил уйти из авиации, вернулся в Душанбе и начал жизнь с нуля, как студент факультета иностранных языков Педагогического института. Вообще студенчество увлекательная пора. Но началась гражданская война, и все угасло, многие студенты бросили учебу, многие погибли.
Переводчик
В 1995 году после окончания вуза, благодаря рекомендациям одного из педагогов, Джурахон Маматов становится переводчиком в Международной организации по миграции. Этой профессии он посвятит больше 20 лет жизни. И именно она подарит ему множество вдохновляющих событий, которые затем лягут в основу рассказов.
— По-настоящему вдохновение меня посетило, когда я был направлен по работе в Непал в 2008 году. Мне было уже за 40. Я начал писать и публиковать свои рассказы. Тогда одно американское издание предложило мне выпустить книгу. Так вышел сборник рассказов «Памирские рассказы». Даже тогда писательство я рассматривал как хобби. И только последние 2 года, когда я уже оставил работу в ООН и вернулся на родину, стал считать это своей профессией.
Но писательством сейчас сыт не будешь, говорит Маматов, мир переживает духовный упадок, литература в глубоком кризисе. На плаву ее держит лишь энтузиазм.
Джурахон Маматов один из немногих писателей, который никогда не отказывает своим читателям в личной встрече. Обычно он встречается с ними возле цирка, на скамейке, вечером, под светом ярких фонарей, когда хочется дышать вечерней свежестью и говорить о духовном.
— У меня уже было несколько встреч со школьниками в Пяндже и Рушане. Всех их объединяло одно — юные читатели хотят получить ответы на свои вопросы, это тот возраст, когда ты задумываешься о том, «кто ты?», «для чего ты здесь?», «что такое любовь?». Им нужна духовная пища. Потому я решил никому не отказывать в таких встречах. Кстати, девушек на встречах всегда больше, именно они чаще ориентированы на жизнь.
Счастье
Любой писатель вкладывает в свои произведения собственную философию. Джурахон пытается быть вдохновителем.
— Своими рассказами я хочу показать, что все люди одинаковы, мы одинаково любим, страдаем, радуемся, у нас один спектр эмоций. И для меня, как писателя, нет разделения на нации, цвет кожи, веры или языка. Для меня есть одно – человек. Мне важно вдохновлять людей на поступки. Я всегда говорю: «Верь в себя, и все обязательно сбудется».
На вопрос является ли карьера писателя его последней пристанью, Джурахон Маматов ответил, что хочет овладеть теорией музыки и музыкальными инструментами. Быть может он станет теперь музыкантом и сочинит мелодию своей жизни.
— Я много раз совершал отчаянные поступки и всегда был в выигрыше. Нужно уметь уходить с плохого фильма, уметь закрывать неинтересную книгу, уметь расстаться с неинтересным человеком, уметь бросить ту работу, которая уже не интересна и не приносит желаемых плодов. Чтобы быть счастливым, нужно стремиться к тому, что тебя увлекает, нужно верить в себя.
«Запах Кензо»
Рассказ, который вдохновил нашего автора для знакомства с Джурахоном Маматовым, мы решили опубликовать целиком.
В ноябре неожиданно пошёл снег. Окрестности Рушана полностью покрылись снегом. Мне, тогда ещё студенту, нужно было ехать в Душанбе. Я каждый день ездил в Хорог, в надежде, что будет самолёт. Но каждый день мне говорили, что самолёта нет — нелётная погода. Отчаявшись я, в конце концов направился к хорогскому автовокзалу. На вокзале машин уже не было. Я тихо побрёл в сторону базара, где прямо у главного входа на базар стояли несколько пустых, частных РАФиков, и водители зазывали к себе пассажиров.
— Сегодня закрывается перевал, давайте быстрее. Если сегодня не уедете, застрянете надолго, — уговаривали водители. Отчасти они были правы. В ноябре, обычно перевал закрывается.
— Когда отправляешься? — спросил я немолодого уже водителя.
— Наберём ещё двух пассажиров, и поедем, — ответил он. — Давай садись.
Я сел на заднее сиденье, где ещё были два свободных места. Окна РАФика были запотевшими, от дыхания пассажиров. Я протёр боковое стекло и стал наблюдать за базаром. Прямо у крыльца базара сидела старенькая киргизка, то ли из Мургаба, то из Оша, и торговала зимними, зеленошкурыми дынями. Чуть левее неё, за столом, сидела женщина средних лет, в зелёном халате, и с памирскими джурабами. На столе у неё лежали сникерсы, марсы, жвачки, и ящики с минеральной водой «Памир». Какая-то девушка, не по сезону легко одетая, явно похожая на студентку, торговалась с ней. О чём они говорили было неслышно.
Но торговка что-то говорила, указывая рукой в нашу сторону, точнее на нашу машину. Несколько минут спустя, эта девушка подошла к нашему водителю, и спросила:
— Вы едете в Душанбе?
— Да, яхбиц (сестрёнка, по памирски), одно место осталось. Давай садись и сразу поедем, — обрадовался водитель.
— Саломолек, (здравствуйте, по памирски) — поздоровалась она с пассажирами, и села рядом со мной, где ещё было свободное место.
— Давайте собирайте деньги, заправимся бензином и поехали, — спешил водитель.
Нас пассажиров оказалось всего семь человек. Остальное место в машине занимали большие белые мешки, набитые сухим тутовником, картошкой и яблоками.
Рядом с нами на заднем сиденье сидели два молодых парня. Один из них был высокий и здоровый, с красным лицом, в черной спортивной шапочке. Другой чуть меньше, в зелёной камуфлированной куртке, явно купленной у какого ни будь пограничника. На переднем сиденье, прямо у мешков сидела бабуля, которая ехала в Душанбе , к дочери. И ещё двое мужчин, скорее пожилые, чем молодые сидели рядом, перед нами.
Было очень холодно, поэтому мы быстренько собрали деньги, и передали водителю. Он тронулся с места. Со словами:
— Бисмиллоху рахмону рахим! (именем Аллаха, Милостивого и Милосерднейшего, арабский язык) Ё Али мадад! Хоть бы перевал не закрылся. — Через некоторое время, мы доехали до висячего моста, переброшенного через шумную речку, в сторону хорогской больницы. У моста стоял бензовоз. Там мы и заправились.
— А, шофир, ту мошин печка кор на кихто? (Эй, шофер, а печка в твоей машине не работает, что ли?) — забеспокоилась бабулька.
— Э, мумик, шич гирса, мотор гал каш нист (Бабулька, сейчас, подожди, мотор ещё не разогрелся), — ответил водитель, не оборачиваясь назад.
Как всегда, когда пассажиры ещё не перезнакомились, все ехали молча.
Панорама за окном машины была величественная. Мы ехали вдоль реки Пяндж, и высоченные горы на афганской стороне были густо покрыты снегом. Погода была пасмурной, и вершины гор утопали в тёмных облаках. По пути нам встречались редкие, встречные машины, возвращающиеся из Душанбе. Наш водитель с интересом справлялся у них:
— А вирод, перевал гал это? (Эй, брат, перевал ещё открыт?)
— Биёр, гал эт вуд, нур нафамум… (Вчера, ещё был открыт, сегодня не знаю)-отвечали встречные водители.
Так мы ехали долго. Пожилые мужики и бабулька разговорились. Бабулька, сокрушалась, как всё стало дорого и в Душанбе, и в Хороге. Что она вынуждена везти дочери картошку и тутовник из Хорога. Мужики соглашались, и тоже рассказывали свои истории, о сыновьях работающих в России, о ментах и скинхедах (будь они не ладны), мучающих таджиков, и отбирающих у них последние копейки.
Лишь девушка, рядом со мной, ехала молча. Она изредка улыбалась шуткам бабульки и стариков, но в разговор не вмешивалась. Когда мы проехали ванджский мост, она достала небольшую книжечку, и начала читать. Я взглянул на обложку и прочитал: «Алхимик», Паоло Коэльо. Я знал эту книгу почти наизусть.
Честно говоря, я удивился. В наше время очень мало читают. Да, ещё тут, среди диких гор и экономической разрухи, когда люди думают лишь о хлебе насущном, рядом со мной, в затерянной среди снегов машине, сидит девушка, и читает самого модного в те времена, бразильского писателя — Паоло Коэльо. Парни, которые сидели рядом с девушкой, с правой стороны, начали грубо подшучивать над ней.
— Ты, что девушка муалима или профессор? — то ли шутил, то ли издевался парень с красным лицом
— Нет она академик, — поддерживал его другой, в военной куртке.
Девушка лишь взглядом отвечала им, в котором читалось: «Пожалуйста, отстаньте от меня». Парни на немного умолкали, затем опять начинали придираться к ней. Меня это стало раздражать. Я тоже несколько раз неодобрительно взглянул в их сторону. (А может, я тогда уже начинал ревновать?).
Девушка заметила мои угрожающие взгляды в сторону парней, и глазами, молча выразила, благодарность, слегка улыбнувшись мне. И тут я впервые обратил внимание на её лицо и глаза. А глаза у неё были просто восхитительные: большие, голубые и очень выразительные. Лицо у неё было славянского типа, что очень часто встречается на Памире, но с тонкими восточными линиями. Из следов косметики, на её лице, я заметил только тушь на ресницах и слегка крашеные, чувственные губы. А волосы были совершенно русые, даже, можно сказать, рыжеватые. Её большие, золотистые серёжки, почти сливались с цветом волос.
Уже вечерело, когда мы доехали до Калаи Хумба.
— Быстренько поужинайте, и поедем дальше, надо спешить, перевал закроется — торопил нас водитель.
Когда открыли дверцу машины, нам сразу в лицо ударил холодный ветер Дарваза. Из машины вышли бабулька со стариками и эти двое молодых парней.
— А ты, что, свою книжку будешт есть? — грубо пошутил парень с красным лицом.
Девушка ничего не ответила.
— Тебе что нибудь принести? — осторожно спросил я девушку.
— Нет, спасибо, ничего не надо, — спокойно ответила девушка.
Я тоже вышел на улицу. На всей улице горела всего одна лампочка, возле столовой. Повар, дарвазец, сказал, что остался, только, плов без мяса и шурпа.
Я заказал плова без мяса, лепёшки и горячего чая, — и присел к старикам с бабулькой.
Они все заказали шурпу, накрошили туда лепёшек и стали торопливо есть.
Парни сели за соседний стол. И тоже заказали шурпу, чакку (кислое, процеженное молоко) и лепёшек.
— Водка надори, бародар (Брат, водки нет)? — громко спросил парень с красным лицом
Повар тут же принёс фарфоровый чайник водки и поставил перед парнями. Они налили себе по полной пиалке водки, и чокнувшись вдвоём выпили. При этом, высокий парень, взглянув в нашу сторону, и приподняв пиалку, произнёс:
— За перевал! Пусть он всегда будет открытым.
Пожелания, у парней, конечно были благие, но поведение их было отвратительным.
Я подошёл к буфетчику, и спросил, есть ли у него «Кока-Кола» в маленьких стеклянных бутылочках. Оказалось есть. Я купил одну бутылочку, вылил колу в пустую косушку, и попросил буфетчика, налить в бутылочку кипятка. Он, с удивлением глядя на меня, налил кипяток в бутылочку. Я закупорил бутылочку той же пробкой, положил её в карман куртки и направился в сторону машины. Девушка спала, прислонившись к спинке переднего сидения. Я не стал её будить. Пройти к своему месту я не мог, поэтому присел на место краснолицего парня. От скрипа сиденья девушка проснулась, и извиняясь пропустила меня к моему месту.
— Попей, хотя бы, кипяток, пока он не остыл, — предложил я ей бутылочку.
— Спасибо, — спокойно ответила она, и удивлённо глядя мне прямо в глаза, медленно взяла бутылочку. «Какие, у неё, наивно красивые глаза, бывют же такие девушки», подумал я
— У меня есть «Сникерс», хочешь, — предложила она. — На базаре купила, перед отъездом.
— Спасибо, ешь сама, я уже поел.
Она маленькими кусочками откусывала «Сникерс», и запивала кипятком.
— Книгу свою уже прочитала? — поинтересовался я.
— Нет, только до половины дошла. Что-то в сон клонит, да и темно уже стало.
— Хочешь, расскажу, что будет дальше с пастушком, с Сантьяго? Найдёт ли он клад? И про Мельхиседека расскажу. Встретит ли Сантьяго снова Фатиму?
— А ты что, уже читал эту книгу? — заинтересовалась она
— Да, даже несколько раз, — ответил я
В это время открылась дверца машины. Это были старички и бабулька. Молодых парней всё ещё не было. Затем подошёл водитель, сель за руль, и начал сигналить, чтобы парни побыстрее сели в машину.
Через некоторое время парни подошли. Краснолицый был совершенно пьян, но держался на ногах.
— Поехали, — заорал он ещё не садясь в машину.
Девушка невольно прижалась ко мне, и с немой просьбой посмотрела мне в глаза.
— Зафар, да держись ты на ногах, — просил друга парень в камуфляжной куртке (ага, краснолицего, значит зовут Зафар).
— Аз Бадахшонуме, ороми чонуме, — начал орать песню Зафар
Я догадался, что дальнейшая наша поездка будет не совсем спокойной.
Я предложил девушке поменяться местами, чтобы мне оказаться между ней и Зафаром.. Она с удовольствием согласилась. Парни сели, на свои места, но Зафар никак не хотел успокаиваться. Продолжал орать песни, и размахивать руками. Мои догадки оправдались. Он нагло стал приставать к девушке. Старики старались успокоить его, но он был совершенно пьян. А что возьмёшь с пьяного, кроме анализов.
— Да проститутка она, все они проститутки, эти студентки, — начал кричать пьянчуга.
Потихоньку и моему терпению приходил конец. Я несколько раз пытался остановить его протянутые к девушке руки. Он с удивлением смотрел на меня с широко открытыми глазами, как будто видел меня впервые. Руки парня были тяжелы, как и он сам, но он как и все пьяные был совершенно неуклюж. Вдруг, неожиданно он ударил девушку, я не успел остановить его руку. Удар пришёлся в правое плечо, ближе к груди. Она тихо заплакала. Старики стали, корить и успокаивать пьяного.
— Останови машину, пожалуйста, — попросил я шофера. — Выйдем, парень, на улицу.
— Ты чё меня пугаешь? Щась и тебя размажу по машине, — не унимался он.
— Пошли, на улице покажешь, как ты умеешь размазывать.
— Пошли, смельчак. Ты меня даже рассмешил, друг, — уверенно добавил он, и стал казаться , вроде бы, трезвым.
Бабулька пыталась остановить нас. А старики с одобрением смотрели на меня, как бы поддерживая меня и взглядами говоря: «иди, поговори с ним»
Мы вышли из машины. Снаружи было холодно, и шёл мелкий снег. Было темновато, и трудно было определить местность, но кажется, это был один из серпантинов, недалеко от Калаи Хумбского, пограничного поста.
Мы отошли от машины, и тут я понял, что по весовым категориям, мы с ним совершенно разные. Он был огромен, как медведь. Я, кажется, даже чуть пожалел, что ввязался в это дело.
— Слушай, у тебя сестры есть, мать есть? Как бы ты себя почувствовал, если и к ним относились так же, как относишься к этой девушке ты, — начал я разговор с мирных уговоров.
— Ты, что, будешь меня учить, как мне жить, салабон? — сверкая глазами, и толкнул меня в грудь. Он был явно уверен в своей силе, так ведут себя только уверенные в себе люди. Я чуть не упал на снег. Вдобавок, он ногой, очень больно ударил меня под колено. И противно ухмыляясь, добавил:
— Сам напросился, защитничек, сидел бы и помалкивал…
Дорогой мой читатель, здесь, мне, необходимо сделать не большое отступление. Прямо перед развалом СССР, меня призвали в армию, и я попал на службу в элитный авиационный полк, на Украине. Я был механиком самолёта. Как то перед Днём Победы, в полку, захотели организовать чемпионат полка по боксу. У нас в полку профессиональных боксеров не было, и все выступающие были совершенные дилетанты в боксе, впрочем, как и я. Как то, мой командир, капитан Нефедов, увидел на дверце моей тумбочки фотографию Майка Тайсона, которую честно говоря, не знаю кто и приклеил.
— Увлекаешься боксом? -спросил меня капитан.
— Ни как нет, товарищ капитан, никогда боксом не занимался, — отчеканил я
— Ты ведь из Памира, горец, а горцы народ крепкий, давай поддержи честь роты, и поучаствуй на соревнованиях.
— Да, я из Памира, товарищ капитан, но я никогда и перчаток то не надевал на руки, — сопротивлялся я.
— Ничего, у нас есть хороший спортивный инструктор, он тебя, быстренько подготовит, — уговаривал он меня. — Я тебя освобождаю от технических занятий, иди к старшему лейтенанту Богданову, это приказ, — сурово закончил он.
Я отправился к старшему лейтенанту Богданову, и всё ему объяснил.
— Пошли в спортзал, — без промедления скомандовал он. И тут я впервые надел боксёрские перчатки, и сделал первый удар по «груше».
— Так, силёнки, у тебя парень, есть, только нужно их направить по нужному вектору, — подбадривал он меня.
— Ты, левша или правша? — спросил он меня перед занятиями.
— Не знаю
— Сейчас проверим, ударь сначала правой, а потом левой, по «груше». Я всё исполнил, как он и сказал.
— Так, повтори, ещё разочек.
— Ты парень, левша, оказывается. И это, тоже, нам на руку, — обрадовался он. — Завтра начинаем тренировки.
Это был конец февраля. До Дня Победы ещё было почти три месяца. И я каждый день начал ходить на тренировки, где старший лейтенант Богданов, ставил мне удары
— Джура, тебе достаточно выучить два удара: хук слева, потому что ты левша, и апперкот (удар снизу) правой рукой, и один защитный блок. Больше ничего не надо. — Всё это нужно отработать до автоматизма.
Так начались изнурительные тренировки, описание которых я опушу, дорогой читатель, чтобы не наскучить тебе.
И так ко Дню Победы, я сбросил три килограмма, и перешёл в категорию среднего веса, где конкурентом у меня был Вася Горелов, крепкий парень, из седьмой роты.
Пропущу и то, что в день соревнований наша рота набрала максимум очков и мы оказались победителями. Но, на этом моя одиссея не закончилась. Меня стали посылать защищать честь, не только нашей части, нашего полка, но и округа, по разным соревнованиям. Старший лейтенант Богданов больше меня не тренировал, и я кроме хука слева и апперкота, больше ничего, на ринге, и не умел делать. Но зато и хук и апперкот у меня были отработаны, почти до совершенства.
И в ту зимнюю ночь, на перевале, когда Зафар, нагло толкнул меня в грудь и больно лягнул под колено, я послал тысячи благодарений старшему лейтенанту Богданову, за его бескорыстные уроки бокса.
Зафар, подняв свой огромный кулак, приготовился к ещё одному удару. Я успел подставить блок, и молниеносно совершил хук с лева, и апперкот снизу, правой рукой. Огромный Зафар, аж подпрыгнул с места, и упал на снег как мешок набитый песком. Некоторое время он молчал (возможно был в нокауте), потом начал стонать, чему я, честно говоря очень обрадовался. Я присел к нему, и спросил:
— Так, всё таки у тебя есть сестры, или мать?
Он не мог разговаривать, а лишь мычал.
Я взял пригоршню снега, и протёр ему лицо. Он начал приходит в себя. Через минуту, он с трудом встал на ноги, и молча направился в сторону машины.
Я тоже протёр себе лицо снегом, и последовал за ним. Когда я подошёл к машине, он уже сидел рядом со своим другом.
Я прошёл на своё место, и сел рядом с девушкой.
Потихоньку, что то бормоча себе под нос, Зафар заснул. Не стоит описывать, что все пассажиры несказанно обрадовались этому обстоятельству.
За окном была тёмная ночь, и я чувствовал некоторые угрызения совести, что ударил пьяного человека. Но никакого сожаления не было. По другому он не понимал. Есть такие, очень примитивно мыслящие люди. Они понимают только язык силы. И Зафар, наверное, был из таких примитивных типов. Был бы у него разум, можно было бы до него достучаться… А, если вместо разума, сплошная агрессия… Нет, сожаления, я не чувствовал.
После Калаи Хумба, машина медленно начала подниматься к перевалу. Всем хотелось спать.
Я протёр запотевшее окно, за окном шёл густой снег. Мимо окна, завихряясь, пролетали крупные снежинки. А в салоне машины было приятно тепло…
Девушка тоже начала медленно клонить голову, то влево, то вправо, а положить голову мне на плечо она стеснялась.
— Прислонись ко мне, и спокойно поспи, — ободрил я её. Она стесняясь прислонилась и мгновенно заснула. Я почувствовал запах её духов, и безошибочно определил, что это был запах «Кензо», Я долго не мог заснуть, но в конце концов заснул и я. И проснулся от того, что почувствовал, что кто то сжимает мои пальцы. Это была ладонь девушки.
— Спасибо,- тихо прошептала она. В её глазах стояли слёзы
— Да, не за что, не плачь, он тебя больше не тронет, давай спи.
В машине была полная тишина. Старики и бабулька, мирно спали прислонившись к своим мешкам с картошкой и яблоками. Лишь водитель время от времени останавливал машину, и протирал себе лицо снегом, и ехал дальше. Так мы и ехали, то просыпаясь, то засыпая. Явь и сон перемешались. Мне казалось, что я вижу сон. Что девушка сидящая в машине это Фатима из «Алхимика», которая едет к Сантьяго. А за рулём машины сидит сам Мельхиседек, и часто повторяет:
— Если ты сильно-сильно захочешь чего ни будь, то сама Вселенная будет способствовать тебе в этом…
Перевал оказался открытым. Мы даже и не заметили, как перевалили за перевал, за Хабу Рабат. Наши паспорта были у водителя, и все вопросы, с постами он решал сам. На рассвете мы оказались в живописной Тавиль Даре. Мы остановились, у какой то дорожной чайханы, накрытой синей ООНовской палаткой, где был установлен задымленный самовар, в котором, уже, кипела вода. Чай нам заварила девочка-подросток с зелёными глазами, и принесла горяченьких лепёшек. Мы умылись и позавтракали. Никто не вспоминал о ночном инциденте. Как будто его и не было. Зафар и его друг вообще не смотрели на нас и не разговаривали с нами.
Девушка подошла к бабульке, и они о чем-то пошептались, затем вместе на короткое время исчезли.
Позавтракав, мы снова сели по своим местам, и поехали дальше.
Когда мы приехали в Душанбе, машина остановилась возле Цирка. В Душанбе шёл мелкий ноябрьский дождь. Мы все вышли из машины. Старики и бабулька тепло, со всеми, попрощались и стали загружать свои мешки в поджидавшую их машину. В этот момент ко мне сзади подошёл Зафар,и тихо спросил:
— Ты кто, военный что ли?
— Да, — коротко ответил я, прямо глядя ему в лицо. Хотелось добавить, «бывший военный», но ничего не сказал.
— Извини, если что, — добавил он. Этого я от него не ожидал.
— Ладно, проехали, у девушки попроси извинения, — ответил я
— Уже попросил, ещё в Тавиль Даре.
Девушка, стояла у остановки, явно ожидая конца нашего разговора. Я подошёл к ней, попрощаться.
— Как тебя, хоть зовут, двое суток ехали вместе, так и не назвалась
— А ты, и не спросил, -улыбнулась она, обнажая ровный ряд белоснежных зубов. — А тебя самого, случайно не Робин Гудом зовут, — заулыбалась она снова.
— Меня зовут Джура, — коротко ответил я..
— А я Амина. После завтра улетаю в Москву, я там учусь.
— Ну, счастливого пути, — добавил я.
Но, мы не спешили расставаться, ожидая, чего то главного, важного, может быть самого главного в жизни…
Тут подъехала полупустая маршрутка, и все кто были на остановке, уместились в ней. На остановке остались я и Амина, больше никого.
— Это была моя маршрутка, номер один — грустно сказала Амина, и почему то заплакала. Потом, еле заметно прислонила голову мне на плечо, и со слезами в голосе, тихо прошептала:
— Я замужем.
Я молча погладил её рыжеватые волосы, которые уже промокли от мелко моросящего дождя. От неё пахло духами «Кензо».
Мы стояли на пустой остановке, и безмолвно смотрели друг другу в глаза. Слёзы ручьём катились из её глаз, и чёрные дорожки туши, текли по её щекам, и перепрыгивая через её красивые губы, бежали по её нежному подбородку, а от туда капали ей на грудь. Она не могла их остановить.
Тут подъехала другая маршрутка, и она, грустно произнесла «до свидания», затем резко направилась к маршрутке, и села на переднее сиденье. Машина резво отъехала, унося Амину, в неизвестность. Я успел посмотреть номер, это была не её маршрутка…
Иногда, меня спрашивают: «какие, у тебя самые любимые духи?». И я неизменно отвечаю: «Кензо», хотя раньше я был к ним совершенно равнодушен… Это всё, что осталось, со мной, от Амины…запах «Кензо»…
© Copyright: Джурахон Маматов, 2011
